Как в глубине моря бывает тишина, в то время как наверху бушуют волны, как свеча трепещет на ветру и грозит потухнуть, но, укрываемая покровом, горит ровно и ярко, так и нам надлежит оградить свою душу от смятений так, чтобы она смогла услышать Бога.
«Иногда, когда я совершаю литургию в нашем храме, кажется, что никого нет, хотя знаю, что людей полным-полно. Тишина. Люди пришли помолиться Господу, причаститься, и они со вниманием в сердце следят за службой. Но когда бывают родительские субботы, когда люди святят куличи и пасхи, когда бывают большие двунадесятые праздники, то приходит много нецерковных людей. Они и не знают, что в храме надо стоять в благоговейной тишине. Захожу в храм: гул, базар! А на Престоле в это время на херувимах восседает Сам Господь, Царь Славы. А мы ведем себя так, как будто бы пришли в магазин, стоим в очереди, а не перед Богом».
Эта цитата из книги архимандрита Амвросия (Юрасова) «О вере и спасении» весьма точно отражает реалии нашей церковной жизни. Как часто священникам приходится слышать на исповеди сокрушение многих христиан о рассеянности мыслей во время молитвы, о том, что ум не внимает содержанию того, что читается или поется. Через это человек лишается плодов доброй христианской молитвы, а бесплодные труды вызывают скорбь в душе.
Усердная молитва к Богу дает человеку много пользы и неудивительно, что враг спасения особенно сильно борет душу человека тогда, когда видит ее приближающейся к Богу. Недаром святые Отцы называли молитву дыханием души, ибо, коль скоро лишается христианская душа молитвы, то быстро и мертвеет. Поэтому Апостол и дал нам заповедь: «непрестанно молитесь» (1 Сол. 5, 17), поэтому мы и совершаем ежедневно молитвенные правила, поэтому и собираемся в храм для общей молитвы. Чтобы жить. Жить духом.
Но нередко мы сами являемся причиной нашей духовной черствости, поскольку забываем о должном отношении к молитве. В быстротечной суете дел мы и дома, отвлекаясь от многочисленных забот, вычитываем положенное второпях, и в храме стоим с мыслями о житейском, не желая «всякое ныне житейское отложить попечение» даже ради Бога. Результат этого бывает прискорбным. Но начинать исправляться надо с малого.
Вот в России, например, в старину существовал такой обычай: перед началом каждого общесемейного дела по распоряжению старшего лица в крестьянской семье собирались обыкновенно и малый, и старый на общую домашнюю молитву. Так делалось, большей частью, перед началом весенних полевых работ, перед покосом лугов и летней уборкой хлеба. На такую же молитву собирались домашние и перед отправкой новобранца на царскую службу, помолвкой невесты за жениха, и т.д. Но, прежде чем начать молитву, старший в семье сначала пристально оглядевши, все ли семейные в сборе, скажет внушительно: «присядьте» — и тотчас все размещались, кому где пришлось, а малых ребят матери брали к себе на руки. Сразу все смолкало в доме… Никакого говора между взрослыми, ни детского крика в это время не допускалось. Пройдет так две-три минуты, домохозяин встает, за ним – остальные, и все начинают молиться перед иконами, где уже заранее затеплена лампада.
Может быть, и не все умели объяснить тогда, почему это так заведено, но несомненно, что приступающие к молитве достигали той цели, ради которой был установлен этот добрый обычай нашими предками, от которых и до сих пор ведется поговорка, что «плохо молиться, когда на уме двоится». А прекращение всяких разговоров перед началом молитвы и несколько минут, проведенных в спокойном положении перед теплящейся у икон лампадой, собственно, и служили тому, чтобы дать время установиться в душе известному религиозному настроению и собранности мысли, без чего молитва не может быть благотворна.
Великий молитвенник святитель Феофан Затворник писал:
«За всеми нами водится немалый грех: тогда как ко всякому другому делу приступаем с некоторым приготовлением, как бы оно мало ни было, за молитву беремся с ветру, и спешим ее отделать как можно поскорее, как будто это дело какое мимоходное, придаток к делам, а не главнейшее из них. Откуда же при этом быть собранности мыслей и чувств на молитве? Вот она и идет кое-как, нестройно. Нет, уж вы извольте отказать себе в этом, и ни под каким видом не позволяйте себе легкомысленничать по отношению к молитве. Доводите себя до убеждения, что такое отношение к молитве есть преступление и преступление тяжелейшее. Считайте молитву первым в жизни своей делом и приступайте к ней, как к первому делу». «Большая ошибка считать молитву заурядным делом, – таким, о котором и думать нечего, которое можно делать зря, – мимоходом. Обязанность молитвы чувствуется, а то, как совершать ее, не имеется в помышлении и забывается, что бывает молитва в грех. Потрудитесь всегда становиться на молитву, как на первое и главное дело в жизни. Тогда молитва будет религией в действии и движении, и из нее потом, как из источника, потечет все доброе и святое».
Трудно сейчас, в современной жизни, рассчитывать на семейное духовное единство, на общность молитвы, но это – идеал, к которому надо стремиться. Да и начинать дело воспитания, все равно, каждому христианину приходится с себя.
Благотворное действие внимательной молитвы мне довелось пережить и самому, когда однажды случилось побывать на богослужении в небольшом монастыре, расположенном в самом центре огромной Москвы. Был вечерний час, когда я вошел в незнакомый храм и потихоньку выбрал место, где можно было никому не мешать и одновременно видеть ход богослужения. И до сих пор с благодарностью Богу вспоминаю службу, на которой можно было молиться спокойно: потому что НИКТО в храме не производил лишнего шума, почти никто не ходил… Впоследствии Господь показывал много таких молитвенных мест, но этот случай помнится до сих пор.
Действительно бывает очень огорчительно, когда нарушается благоговейная тишина храма. И каждый из нас должен прилагать все старания, чтобы ее хранить.
Митрополит Антоний Сурожский (известный богослов Церкви, ныне покойный) даже ввел у себя практику особых «говений», которые совершал четыре раза в году в своем храме в Лондоне. Обычно эти «говения» начинались в его общине общей молитвой, затем следовала беседа о духовных предметах, и после этого наступал период молчания, приблизительно три четверти часа или час. Представляете?! Кто был не в состоянии помолчать – шел в ризницу (место собрания прихожан в Лондонском соборе — прим.авт.). Но в храме никто не говорил, не мешал другим «вмолчаться» в тишину: и внутреннюю, и церковную. «В церкви есть своя тишина, – говорил владыка, – так что я беспощадно требую, чтобы люди не мешали другим вмалчиваться в свои глубины».
В нашей же жизни большинство из нас стараются подавить тишину в собственной душе, часто забивая ее пустыми эмоциями от телевизора, радио, магнитофона, различной житейской болтовней. Через это человек удаляется от духовной жизни, идет прочь от Бога. Недаром многие подвижники благочестия, искавшие общения с Богом, искали и молитвенного уединения.
Вот что говорит о молчании один из великих столпов Церкви, на своем духовном опыте познавший его цену:
«Благоразумное молчание – утверждает преподобный Иоанн Лествичник, – есть матерь молитвы». Посему и Святая Церковь Великим постом располагает нас научиться благоразумному молчанию и сосредоточенной молитве, взывая за богослужением вместе с пророком Давидом: «Положи, Господи, хранение устам моим и огради двери уст моих. Не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым». (Пс. 140, 4). Известная всем молитва Ефрема Сирина призывает нас удержаться от празднословия. А народная мудрость заодно напоминает пустословам: «хорошее слово – серебро, молчание – золото».
В подтверждение этой истины хотелось бы привести в пример одну из благочестивых историй древности.
Безмолвное слово любви
Было так, что один старец взял на себя подвиг молчания. Со страхом и трепетом вняло его сердце слову Господа: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12, 36-37). И поэтому он взял на себя обет – связать свой язык для мира. И никто не слышал от него ни одного слова, даже во сне. Но если уста его молчали, то сердце его непрестанно славило Бога и воспевало Ему непрестающую хвалу.
Вблизи места, где жил отшельник, было селение, жители которого снабжали старца необходимой едой, а он платил им своей любовью и молитвами о них; а есть ли что в жизни драгоценнее молитвы праведника?
И вот, по искушению злого духа в этом селении между его жителями возникла вражда. Как всякое зло, оно началось с небольшой искры, которую если сразу же не потушить и не затоптать взаимным прощением и смирением друг перед другом, то она производит сильный пожар, грозящий всеобщей гибелью. Так и случилось. И тогда бывшие во главе селения мудро решили просить старца примирить граждан между собою словом увещания.
С этим намерением они пришли к нему и изложили свою просьбу. Но старец указывал им на свои уста, поясняя знаком, что его слова связаны обетом молчания до самой смерти. На их настойчивые просьбы он со слезами показывал на свои уста и кланялся им. Но пришедшие к нему заявили: «Если ты не скажешь нам слово о любви, то кровь душ наших падет на тебя. Теперь же ты еще можешь нас спасти: тебя уважают и послушаются. Если же ты нерадишь о нас, то что ж, тогда оплакивай нашу погибель. Но да вразумит тебя Начальник мира и любви Христос, ради Которого ты взял свой подвиг. Мы же будем ждать тебя в нашей церкви в ближайший воскресный день; придешь ли ты к нам или нет, но мы будем тебя ждать». Сказав это, они ушли в печали, оставив старца в еще большей печали, и он усугубил свой подвиг поста и бдения…
Вот пришел назначенный день. Все селение с раннего утра собралось в церкви, но старец не приходил. Минул полдень, и день прошел, наступил вечерний час, а храм был полон людьми, как и раньше. И вот пронесся шёпот, перешедший в гул: «Старец идет. Отец наш не оставил нас!» Старец вошел в храм, и все ждут его слова. Но он, ничего не говоря, взял свечу и подошел к большому Распятию. Час был вечерний, в храме было темно.
Медленно поднес он свечу к лику распятого Христа, к Его челу, увенчанному терновым венцом, к каплям крови, стекавшим по Его челу, к глазам, исполненным слез. Затем он медленно поднес свечу к деснице, пригвожденной ко Кресту, и осветил рану, из которой струилась Его пречистая кровь. Затем – к левой руке Христовой, пригвожденной ко Кресту, из которой также струилась кровь Жертвы Христовой, примирившей Бога с людьми. Затем, встав на колени, он осветил свечею язвы на ногах Спасителя. Затем он поднес свечу к прободенным копием ребрам Христовым, из которых истекли кровь и вода Жизни Вечной. И затем, положив свечу на место, старец тихо вышел из храма, а весь храм исполнился покаянного рыдания…
Покаяние – это то, что приводит человека к внутренней тишине. Когда он познает в своей жизни и бурю страстей и благодатную тишину, тогда учится ценить и беречь эту тишину. Тогда становятся близки и понятны слова молитв, которыми мы обычно молимся:
«Страстей мя смущают прилоги (помыслы, входящие в душу человека — прим.авт.), многого уныния исполнити мою душу: умири Отроковице, тишиною Сына и Бога Твоего, Всенепорочная» (Канон Пресвятой Богородице);
«Устави сердце мое от настоящего мятежа, и бдети укрепи мя во благих, хранителю мой, и настави мя чудно к тишине животней (к тишине вечной жизни — прим.авт.)» (Канон Ангелу Хранителю);
«Руку мне даждь, Николае, помощи, моляся ко Господу, занеже (потому что, поскольку — прим.авт.) буря потопляет мя греховная: и приведи к тихому пристанищу покаяния, отче, твоими молитвами» (Канон Николаю Чудотворцу).
Молчание называется таинством будущего века. И в тихой сердечной молитве мы можем научиться говорить с Тем, Кто слышит без слов, если, конечно, стремимся к Нему своей душой.
настоятель храма Державной иконы Божией матери, протоиерей Алексей Михайлов .
